Редакция ProUfu.ru
12.03.2021 23:32 | Общество
1
В Башкирии от коронавируса умерла врач скорой – у нее остался несовершеннолетний сын. И если в начале пандемии с апломбом заявлялось, что врачи на вес золота, на деле – заступиться за них и их детей, потерявших на передовой родителей, как оказалось, мало кто готов
У 9-летнего Стаса из Уфы оба родителя умерли от ковида в один месяц – сначала мама, потом папа. В реанимации 8-ой больницы, куда с той же инфекцией попала его бабушка, 69-летняя Стелла Терещенко просила врачей любой ценой выписать ее поскорее: «У меня внук, у него мамы нет, папы нет. Вылечите меня, пожалуйста».
«Он у нас маменькин сынок»
В квартире, где теперь живут бабушка и дедушка с внуком, темно, неуютно, тихо. Мальчик сиротливо слоняется по углам – то пытается учиться за компьютерным столом, на полке которого стоит фотография мамы, то занимается на тренажере, то хватается за телефон. В первое время у него даже не забирали гаджет: он сидел в нем, отрешенный. Это мамин телефон, все пароли на нем он знает. Не зря Стаса все называют «маменькиным сынком» — он был привязан к ней.
Мама Стаса, 43-летняя Елена Гайнуллова, – врач скорой, активистка профсоюза «Действие», ездила в обычной линейной бригаде Центральной подстанции. Теперь никто не может сказать точно, когда она заразилась коронавирусом и почему после нее переболела вся семья – сначала супруг, потом мама, потом отец.
На календаре, который висит на шкафу-стенке, в кружочки обведены дни смертей. 15 января – умерла Лена, 17-го – похороны, 23 января – 9 дней. 13 февраля – умер отец Стаса Рафаэль, 15-го – его похоронили.
Сидя в кресле, Стелла собирается с силами. На бабушку она не совсем похожа, на вид ей не больше 50. Худая, седые короткие волосы. Она переболела ковид, лежала под кислородом, поражение легких составляло 60%. Пока осталась слабость в ногах, но уже предстоит многое: оформить опеку, собрать документы, оплатить квитанции, сделать ключи Стасу, а сил пока еще ни на что нет, и никакой помощи, кроме как от коллег Елены.
На вопрос о том, считает ли Стелла, что ее дочь заболела именно на работе, она заявила уверенно: «Конечно! Они ведь сами-то не сознаются. Считают, что на работе врачи не могут заболеть. А дочь рассказывала: приезжает на вызов, а там больные, которые сами не знают, что болеют коронавирусом. А они – линейная бригада, не укомплектованная спецкостюмами! А просто маски и перчатки, которые не защищают от коронавируса!»
Стелле предстоит доказать невозможное в условиях возможного сокрытия статистики Минздравом: о том, что Лена как врач заболела на работе. Недавно пришел ответ от Роспотребнадзора и документы из Института профзаболеваний на имя главврача Республиканской станции скорой медицинской помощи Аяза Камалова о том, что профзаболевание у Лены не установлено.
Вместе со Стеллой и коллегами Лены попытаемся восстановить, как проходили последние дни умершего врача, чтобы понять, где она могла заразиться.
Из рассказа Стеллы, мамы Лены: «Я принесла ей суп, а она уже с утра умерла»
Последнюю смену Лена отработала с 8 утра 1 января до 8 утра 2 января:
– Она пришла домой после дежурства, звонит мне и говорит: «Забери Стасика», – вспоминает Стелла. – Ей совсем плохо уже было, а болела она уже с неделю. Перед Новым годом жаловалась на недомогание. 31-го хотела сделать гуся, а я ей говорю: какой гусь, ты вся больная. Тем более утром 1 января надо было идти на смену.
3-го Лена ушла на больничный. А дальше все развивалось стремительно: на следующий день с температурой 39 она пошла к участковому терапевту. 4-го вечером скорая забрала ее и супруга Рафаэля в больницу, обоим сделали КТ, взяли мазок на «корону». 5-го числа пришло SMS-сообщение: у Рафаэля все чисто, а у Лены 8% поражения легких и положительный тест на ковид. 6-7 января она лечилась дома по назначению, а 8-го появилась тяжелая одышка, ее положили в ковид-госпиталь 8-й больницы.
В ночь 9 января Лена напишет последнее сообщение маме: «Как дела?». Ответ на сообщение она уже не прочет, а 10-го пропадет из сети. Позже коллеги и родственники узнали, что ее перевели в реанимацию. Состояние Лены ухудшалось несмотря на интенсивную терапию и дорогие препараты, которые ей кололи.
15 января Стелла Владимировна повезла дочери передачу – лекарства, вещи, воду без газа, домашний бульон.
– Я спокойно собрала передачу, в 10 утра пришла в больницу, – рассказывает Стелла. – Мне никто не сказал, что она уже умерла. Я уже домой вернулась, следом за мной пришли мои сестры и говорят: «Зайди домой». Я зашла. Они мне: «Лена умерла». Я не поверила: «Как так, я ведь только передачу ей, бульон отнесла». «В 7 часов утра», – говорят они мне.
В посмертном эпикризе сказано о 98% поражения легких. После похорон Лены заболела ее мама, а потом папа, оба оказались в больнице. Муж Лены Рафаэль и сын Стас остались дома на самоизоляции.
На седьмой день Стелла попросила врачей выписать ее, потому что нужно домой, к внуку. 11-го, когда она уже могла обходиться без кислорода, ее отпустили. А уже 12-го к бабушке зайдет Рафаэль, приведет сына, а потом перестанет отвечать на звонки.
– Утром говорю деду и внуку, сходите, узнайте, как он там. Они ушли, а потом дед звонит и говорит: Рафаэль умер. Мне еще ходить нельзя было, а я побежала туда, он лежал на полу в ванной.
Из рассказа Лидии Валеевой, коллеги Лены: «У нас пропадают больные»
– Рафаэль забросил себя, когда Лена умерла, – вспоминает коллега Елены и ее подруга Лидия Валеева. – Он и без того был болен, жил на лекарствах. Мы приходили к нему после смерти Лены, говорили: «Возьми себя в руки, у тебя ребенок», но он, как я поняла, даже лекарства пить бросил, впал в депрессию.
По словам Лиды, ребенок после смерти мамы на время перестал ходить в школу. Он закрылся, стал отрешенным, на вопрос: «Как дела?» – молчал.
– Ожил Стас, когда мы начали искать, где заболела его мама, – делится Лида. – Он помогал открывать нам в ее телефоне все: знает все пароли.
Коллеги искали пациентов Лены, пытались доказать, что заболела она именно на работе. Никто не мог поверить, что у нее целый месяц не было контактов с ковид.
– Посудите сами, в сутки у нас примерно 20 вызовов, в дневную смену 10. Работала Лена сутки через двое и смена. И вот каков шанс не попасть на ковидного больного в таких условиях, особенно если идет волна заболеваемости? Она не могла заразиться не на работе. Я не верю, – говорит Лида. – Она ушла в начале пандемии с подработки, чтобы заразу не таскать. У нее даже дома облучатель стоял. Без маски она никуда не ходила. А работа такая – никогда не знаешь, на что ты едешь и куда попадешь.
На скорой, действительно, высокий биологический фактор – ВИЧ, гепатит, ковид. Контакты возможны любые. В 2018 году работники себе через суд вернули так называемый биологический фактор. А сейчас они массово говорят о том, что больные коронавирусом исчезают из регистра.
– У нас таких случаев много, особенно в реанимационной бригаде, которая часто возит умирающих, даже ковид-положительные исчезают. Врачи переодеваются в СИЗы на ковид, их больные умирают, но потом просто исчезают из реестра. Их нет – выплат нет.
Лидия на своем примере рассказала об одном таком показательном случае пропажи больного из реестра. В декабре она отвезла в кардиоцентр бабушку без температуры, но с приступами и плохим ЭКГ. В медучреждении у нее обнаружили коронавирус экспресс-тестом, после чего бабушку уже эпидбригада увезла в 18-ю больницу, где она умерла. Из реестра бабушка пропала.
– Бывает такое, что пациент сам не говорит о температуре, чтобы к нему не выехала эпидбригада, потому что стыдно, мол, соседи увидят «покемонов», что подумают. Бывает, недоговаривает диспетчер и дает случай с температурой. Никогда не знаешь, на что попадешь, – заключает Лида.
С другой стороны, руководство «верит» в тебя – в то, что ты не способен заболеть на работе.
– Когда только начался ковид, нам сказали, что переболеем мы все: на легких образуется пленочка, это правда, – говорит фельдшер. – Мол, вам будет тяжело, у вас будет одышка. Мы будем обеспечены масочками, перчатками, СИЗами, халатами одноразовыми, шапочками – и поэтому чаще всего будем заражаться в известном магазине, но не на работе.
Так в результате и получилось: Лена как будто не контактировала с больными ковидом практически месяц, работая при этом на скорой. У нее два контакта в начале декабря и два контакта 1 января. Получается, между 11 декабря и 1 января – жирный пробел.
Мы ничего не скрываем, но ответ не дадим
Ни в Минздраве, ни в Роспотребнадзоре не признали, что Лена могла заболеть на работе. Полученный документ из Института профзаболеваний, подписанный главным врачом Венерой Ахметшиной, поверг всех в шок: профзаболевание не выявлено, потому что не совпадает инкубационный период, который якобы составляет 14 дней.
В Институте профзаболеваний нам ответили, что эпидемиологическое расследование они не проводят – лишь дают заключение на документы, которые получают. Санитарную экспертизу условий труда, которые могли или не могли привести к смерти врача, мол, проводит Роспотребнадзор – и уже на основании этих выводов и данных из регистров больных делается вывод о том, есть профзаболевание или нет. То есть, по сути, в институте только констатируют то, что уже написано в документах – в регистре, который ведет Минздрав, и в санитарной экспертизе Роспотребнадзора.
В Минздраве Башкирии отрицают возможные фальсификации с регистром.
«В реестр данные подают сами медицинские организации. Забор мазка, результаты, работа с пациентом – все фиксируется в РМИАС. Только когда у пациента подтвержден ПЦР, зафиксировано оказание помощи ему этим врачом, зафиксировано обращение врача за помощью после этого (или через какое-то время) и т. д. – каждый факт имеет значение, который рассматривается на комиссии с представителями Роспотребнадзора, страховой организации, медорганизации. Деньги выплачивает не Минздрав, а ФСС в том случае, когда на комиссии действительно признается случай заболевания на работе, все подтверждается документально, протоколами», – сообщила представитель Минздрава Софья Алешина.
Кроме того, она отметила, что ситуация с коронавирусом на контроле Москвы.
Главный врач Республиканской станции скорой медицинской помощи и центра медицины катастроф Аяз Камалов оказался недоступен для комментария: его сотовый не отвечал, в приемной отказались соединить с ним, попросив обратиться в Минздрав. В Минздраве проигнорировали просьбу поговорить с главврачом. Мы направили запрос, и как только мы получим его, обязательно опубликуем.
Тем временем Башкирия закончила 2020 год первой в списке регионов с возможным сокрытием смертей от ковида. За ковидный год наша республика потеряла более 10 тысяч людей, которых не теряла в обычные годы. Это 59 тысяч умерших против 49 тысяч в 2019 году. Вся эта смертность может быть смертностью от ковида, и Башкирия – лидер по неучтенной избыточной смертности. Медики не раз заявляли, что ковид-позитивных скрывают для того, чтобы не платить им выплаты.
«Это вопиющая ситуация»
43-летняя Лена Гайнуллова состояла в профсоюзе медработников «Действие», члены которого привыкли отстаивать свои права и зачастую побеждать. Но эта ситуация оказалась наиболее сложной и некоторых ввела в замешательство. Руководитель профсоюза Андрей Коновал назвал ситуацию с врачом скорой из Уфы «позорной».
– На удивление вопиющая ситуация: женщина-медработник, десятки лет проработавшая на скорой помощи, сражалась на передовой и погибла в ходе этой войны. Ее муж не смог перенести утрату, умер. Остался несовершеннолетний ребенок круглым сиротой, на руках у дедушки с бабушкой, которые тоже тяжело переболели коронавирусом. И при такой ситуации чиновники, похоже, настолько тщательно провели расследование, что не нашли никаких фактов, которые могли бы обнаружить заражение на работе.
Андрей Коновал отметил, что общался с замминистра Олегом Салагаем в рамках рабочей группы на Российской трехсторонней комиссии, где обсуждались социально-трудовые отношения, в частности, говорилось о реализации 313-го Указа и 114-го Постановления правительства, регламентирующих страховые выплаты медикам. На комиссии он поднял вопрос об инкубационном сроке.
– Ни в указе президента, ни в постановлении правительства не устанавливается 14-дневный инкубационный период как срок, который следует применять для расследования таких страховых случаев – говорит Коновал. – Нет такого жесткого норматива. Это и наша, профсоюзная, позиция. Срок в 14 дней не отражает многообразие ситуации инициирования ковидом.
– Ни в каком документе не устанавливается 14-дневный инкубационный период, – говорит Коновал. – Нет такого жесткого норматива. Кроме того, как известно, есть бессимптомное течение ковида. Работа в медучреждении – это место, где риск заражения ковидом выше общепопуляционных. Соответственно, с нашей точки зрения, при расследовании смерти работника должна быть презумпция заболевания именно на работе, если не будет доказано иное. Чиновники должны доказывать, что врач контактировал с другим заразным лицом, либо он был в отпуске, либо на больничном, и т. д., и не мог заразиться при исполнении служебных обязанностей. Во всех остальных случаях должна быть презумпция.
В уфимском отделении профсоюза «Действие» в РБ также намерены добиваться справедливости. Помимо розыска пациентов Гайнулловой, руководитель местного профсоюза Антон Орлов обратился в прокуратуру. Туда же написала Стелла Терещенко: семья опекунов просит тщательно провести расследование, в том числе и по вопросу того, не были ли предприняты кем-то действия по сокрытию или уничтожению контактов с коронавирусными больными.
– В целом, ситуация удручает, проявлено поразительное бездушие, – комментирует Андрей Коновал. – Мне кажется, что эта позорная ситуация должна быть исправлена. Чиновники должны провести более тщательное расследование. Тем более в условиях, где реально заболевшие коронавирусом зачастую не получают подтверждения своего диагноза.
«Они знали!»
Стас очень хочет помочь в расследовании смерти мамы. Он показывает на телефоне мамы список водителей, с которыми мама ездила на вызовы. Он довольно внушительный. По информации от коллег Лены из подстанции скорой, куда-то пропал журнал комплектования бригад, хотя, по словам сотрудников, он должен лежать у диспетчеров.
– Они знали, что у ребенка не остается родителей. Знали… – как будто зачитывая приговор, отчеканивает Стелла. – Главврач Камалов (Аяз Камалов – главный врач Республиканской станции скорой медицинской помощи) даже кинул клич подчиненным, чтобы они собрали деньги. Но я сказала девочкам-коллегам Лены: ничего не надо собирать, мне не нравится, когда людей обязуют. Все должно быть по закону. Я, конечно, за то, чтобы они выплатили то, что положено Лене государством.
Но дело все же не в деньгах. Дело – в справедливости.
О Лене остались воспоминания у родственников, коллег:
– Мы вот ругаем скорую, что они едут долго. Но работа у них действительно тяжелая. Люди в постели у себя спят, а она у себя на кушетке – то ли спит, то ли не спит. Не отдыхала она толком. У нее и там больные, и домой приходит – такие же больные. Была она для нас как голова и руки, смотрела за нами. Мы – старики, брат-инвалид. Контролировала, чтобы мы давление измеряли, лекарство вовремя пили, – говорит Стелла. – Вот мама моя – в 95 лет до сих пор жива. И я жива, 70 лет мне будет в августе. А вот дочь моя, Лена, умерла в 43 года. Думали, поболело, пройдет. Никто не думал, что будет такой конец…
Помнят о Лене на работе. Лидия Валеева рассказывает, что она потеряла близкую подругу, а команда – профессионала.
– Лена, она, знаете, полная и медлительная – она на работе не такая. Она летала на вызовах – особенно ее конек были травмы, ДТП. Когда приедет – она так все быстро делала – в вену попадет, быстро зашунтирует. Нужна экстренная помощь? Это к ней, это именно она, – вспоминает Лида.
Воспоминание о маме – это то, что осталось и Стасу.
– Я помню, как она сидела на кухне, ела конфеты и фотографировалась, – говорит он и снова оживает. Стас вообще всегда оживает, когда говорит о матери. – Мы ели салаты, я пил кока-колу. Мама приготовила язык. Только гостей у нас не было. Это вот Новый год.
– Это сначала он плакал, а потом перестал все воспринимать, ушел в себя, – говорит бабушка. – Для него мама как будто ушла на работу. Отметили Новый год, и она ушла на дежурство…
P.S. Пока готовился материал, стало известно, что бабушка Стаса повторно попала в ковид-госпиталь – теперь в больницу №18.
Источник: